Открытое письмо
Дмитрию Анатольевичу Медведеву,
Президенту Российской Федерации.
Здравствуйте, уважаемый Дмитрий Анатольевич!

2012 Год – Год Истории – Год Герцена.
В-третьих, коммунистический период истории России.
«На краю гибели и бедствий начнётся другая война – домашняя, своя расправа неимущих с имущими! Вооружённый коммунизм приподнял слегка, полушутя свою голову… Пролетарий будет мерить в ту же меру, в которую ему мерили. Середь грома и молний, при зареве горящих дворцов, на развалинах фабрик и присутственных мест – явятся новые заповеди, крупно набросанные черты нового символа веры.
Они сочетаются на тысячи ладов с историческим бытом; но как бы ни сочетались они, основной тон будет принадлежать социализму; современный государственный быт с своей цивилизацией погибнут – будут, как учтиво выражается Прудон, - ликвидированы. Мне жаль цивилизации. Но её не жаль массам, которым она ничего не дала, кроме слёз, нужды, невежества и унижения.
Социализм должен был поднять своё знамя при первом клике республики и заявить своё существование. Обвинение, что социализм не выработал своего воззрения, не развил своих учений, а принялся их осуществлять, - школьно и пусто; общественные перевороты никогда не бывают готовы перед борьбою; готово бывает отрицание старого; борьба – действительное рождение на свет общественных идей, она их делает живыми из абстракции, учреждениями из теоретических мыслей. Мысль такой же факт, как и все другие факты. Она имеет своё необходимое рождение и развитие, непреложное и неотвратимое. Исполнение социализма представляет также неожиданное сочетание отвлечённого учения с существующими фактами. Новое, возникающее из борьбы утопий и консерватизма, входит в жизнь не так, как ожидала та или другая сторона; оно является переработанным, иным, составленным из воспоминаний и надежд, из существующего и водворяемого, из преданий и возникновений, из верований и знаний.
Даже социализм в своих фазах крайней юношеской экзальтации, в форме сен-симонизма и фурьеризма, никогда не доходил ни до общности имущества в духе апостолов, ни до платоновской республики подкидышей, ни до отрицания семьи и учреждения преднамеренного детоубийства, публичных домов, безбрачия и воздержания.
Социализм стоит тем же гневным Даниилом, указывая страшные, огненные буквы, которых полного смысла мы не знаем, которые пророчат беду и молчат об искуплении.
Великая основная мысль революции, несмотря ни на философские определения, ни на римско-спартанские орнаменты своих декретов, быстро перегнула в полицию, инквизицию, террор; желая восстановить свободу народа и признать его совершеннолетие, для скорости обращались с ним как с материалом благосостояния, как с мясом освобождения, мясом общественного благополучия.
После революционных потрясений живой человек не остаётся по-старому. Внутри человека есть постоянный революционный трибунал и, главное, есть гильотина. Выбора нет: или казнить и идти вперёд, или миловать и запнуться на полдороге. Если революция, как Сатурн, ест своих детей, то отрицание, как Нерон, убивает свою мать, чтоб отделаться от прошедшего. Переходя из старого мира в новый, ничего нельзя взять с собою. Не будет миру свободы, пока всё религиозное, политическое не превратится в человеческое, простое, подлежащее критике и отрицанию. Коммунизм – это социализм мести.
КОММУНИЗМ – ЭТО РУССКОЕ САМОДЕРЖАВИЕ НАОБОРОТ.
Обыкновенно думают, что социализм имеет исключительно целью разрешение вопроса о капитале, ренте и заработной плате, то есть об уничтожении людоедства в его образованных формах. Это не совсем так. Экономические вопросы чрезвычайно важны, но они составляют лишь одну сторону целого воззрения, стремящегося, наравне с уничтожением злоупотреблений собственности, уничтожить на тех же основаниях и всё монархическое, религиозное – в суде, в правительстве, во всём общественном устройстве и всего более в семье, частной жизни, около очага, в поведении, в нравственности.
Две идеи всплыли как замена остановленному развитию политической революции в социальную. Эти две идеи, близкие друг другу, состоят в признании народностей как самоправных личностей и в стремлении одноплеменных народов к политическому единству. Разобранные по народностям, государства соединятся поплеменно, это шаг вперёд против искусственных военно-дипломатических соединений и насильственных раздроблений, шаг вперёд к снятию политических и всяких внешних границ. И эти слития, отчасти обусловленные внешним гнётом, все ж представляют очевидный прогресс. Это уже какая-то победа над дьяволом. Каждая граница, которая падает, уменьшает линию военной карты, то есть ручей человеческой крови; каждая снятая застава растворяет дверь международному обмену и сближению.
Я искренно, от всей души желаю не разрыв славянского мира, а его свободную федерализацию. Говоря о будущей славянской федерализации, этот вопрос нельзя разрешить сплеча и в его решение входит весьма важным элементом время. До него надобно дойти рядом разных независимых форм и отдельных сочетаний, чтобы иметь будущий союз в виду как идеал, как широкую, покойную гавань, в виду романского и германского мира, собирающихся воедино. Неопределённая мысль славянской федерализации окрепла и стала глубже входить в сознание. Само собою разумеется, что мы говорили о вольном союзе равных; мы никогда не говорили ни о завоевании, ни о рабском присоединении к России. России скорее надобно распустить части, чем притягивать их к средоточию. Я только для нерусского славянского мира от всей души желал братский союз с Россией, для того чтоб, когда гроза, которую никакая мощь в мире не остановит, грянет, они не были бы взяты врасплох.
Новый человек равнозначен христианскому понятию о новом Адаме. Новые люди – люди без традиций и знамени, ”изношенного победой”, но наделённые крепкими убеждениями, огромной отвагой логики; порвав с традицией, они не завербовались ни в какую школу. ”Новый человек”, как требовал апостол, должен принадлежать новому миру. Будущее импровизируется на тему прошедшего. Не только фазы развития и формы быта изменяются, но создаются новые народы и народности, которых судьбы идут иными путями. На наших глазах, так сказать, образовалась новая порода, разновидность сводно и сводноевропейская, американская.
Лозунг, что прогресс бесконечен должен насторожить людей; цель, бесконечно далёкая – не цель, а, если хотите, уловка; цель должна быть ближе, по крайней мере – заработанная плата или наслаждение в труде. Каждая эпоха, каждое поколение, каждая жизнь имели и имеют свою полноту. Цель для каждого поколения – оно само. Природа не только никогда не делает поколений средствами для достижения будущего, но она вовсе о будущем не заботится. Надобно пользоваться жизнью, настоящим. Если бы человечество шло прямо к какому-нибудь результату, тогда истории не было бы, а была бы логика, человечество остановилось бы готовым в непосредственном status quo, как животные. В истории всё импровизация, всё воля, всё немедленно, вперёд ни пределов, ни маршрутов нет, есть лишь условия, а где их нет, там их проложит гений.
История принадлежит постоянно одной партии – партии движения. Как ни парадоксально это покажется, а разрушение старых общественных форм идёт вперёд благодаря реакционерам и действительным консерваторам.
Пространства исчезли, пути сообщения легче. Пересоздание быта, к которому стремится современный человек, его революционная мысль не только не приросла ни к какой стране, но ни к какой общественной форме, основанной на старой основе. Оттого республика может пасть, а революция продолжаться. Она ускользает, как ртуть от давления, и собирается по другую сторону.
Мысль всходит, как луна на кладбище, и ищет своим светом привесть в ясность совершившееся, связывает порванные концы и указывает красную нитку революции, идущую через весь шар земной – вместе с телеграфической проволокой. Жизнь обязывает! Конечно, потери станут яснее от разбора, несомненнее, - кто боится знания, тот пропал, тот консерватор.
Россия легко могла бы найти свой фарватер, но она сбилась с дороги за какими-то туманами, сама выдумала себе обязательное прошедшее, сама потопила старые корабли, набросала каменья в своём море и боится ударить веслом.
Бюрократия – это не что иное, как орудие; это – гражданский полк, который не рассуждает под перьями; она будет продолжать свою службу, стараясь и воруя и при Павле I и при Пугачёве II. Этому классу нечего хранить, кроме папок и архивов. Партия дураков, партия стариков была в отчаянии, крепостники прикидывались конституционными либералами.
С некоторого времени материальные интересы подавили собой все другие; идеи, слова, потрясавшие так недавно людей и массы, заставлявшие их покидать дом, семью, для того чтобы взять оружие и идти на защиту своей святыни и на низвержение враждебных кумиров, - потеряли свою магнетическую силу и повторяются теперь по привычке, из учтивости. Вместо ”благородных” идей и ”возвышенных” целей рычаг, приводящий всё в движение, - деньги. Там, где были прения о неотъемлемых правах человека, о государственной политике, о патриотизме – занимаются теперь одной политической экономией.
В самом деле, вопрос о материальном благосостоянии на первом плане. Удивительного тут нет ничего. Как же, наконец, не признать важность вопроса, от разрешения которого зависит не только насущный хлеб большинства, но и его цивилизации. Нет образования при голоде; чернь будет чернью до тех пор, пока не выработает себе – пищу и досуг.
Но вопрос это страшно труден, его не решишь громким словом, пёстрым знаменем, энергическим кликом. Это самый внутренний, самый глубокий, самый жизненный, существенный по преимуществу практический вопрос общественного устройства. Всё несчастие прошлых переворотов состояло именно в опущении экономической стороны, которая тогда ещё не была настолько зрела, чтоб занять своё место. Тут одна из причин, почему великие слова и идеи остались словами, идеями.
Разложение шло своим чередом, ”подземный крот” работал неутомимо. Революционеры сделались консерваторами, консерваторы – анархистами; республика убила последние свободные учреждения. Все побеждены, всё побеждено, а победителя нет. Мы в самом деле не так свободны от старого. Наши добродетели и наши пороки, наши страсти и, главное, наши привычки принадлежат тому миру, с которым мы развелись только в убеждениях».
Реформаторы собственно наводят только понтоны, по которым увлечённые ими народы переходят с одного берега на другой. Для них нет среды лучше, как конституционное сумрачное ни то ни сё. И в этом-то мире словопрений, раздора, непримиримых противоречий, не изменяя его, хотели эти суетные люди осуществить свои благие пожелания свободы, равенства и братства.
С искренним уважением Евгений Долотов.
17 февраля 2012 года.